Долбань. Часть 1
Дмитрий Дивеевский
Все нижеописанные события, личности и обстоятельства являются продуктом фантазии автора и никакого отношения к нашей светлой действительности не имеют.
«Что есть комар с точки зрения философической? Ничтожная козявка, да и только. Бесконечно малая величина в масштабах вселенной. А ведь и он появляется на белый свет по какому -то замыслу природы, и дается ему всего один день на осуществление этого замысла. Утром выбрался из личинки, вечером сдох, а в промежутке будь любезен, исполни задание. Вот и крутись, ищи возможности попить чужой кровушки. Можно, конечно, и не пить, а дать дуба на голодный желудок. Тогда какой нибудь жук тебе нашепчет, что жил ты в смирении, за земными благами не гонялся, а посему ждут тебя, дурака, на том свете ангелы-архангелы и другая благодать» — так думал генерал Штырь, глядя на комара, прилипшего к лобовому стеклу автомобиля, несшего его к месту исполнения новых обязанностей. Комар явно не решил своей задачи за отведенное время и ничего кроме сожаления у генерала не вызывал. Сам он уподобляться комару-неудачнику не собирался и был полон новых планов. Месяц назад из командующего прыгуче-летучими войсками новой России он стал губернатором областного города Долбань, что стоит на большой равнинной реке Воке.
За окном машины зарождалась заря третьего тысячелетия от Рождества Христова. В ту недавнюю пору по всей России пошло поветрием появление генералов на всяческих начальственных должностях и не только на реке Воке, но и на более широких водных артериях засверкали в присутственных местах отблески эполет, спрятанных до поры в служебные гардеробы.
Удивляясь происходящему, некоторые летописцы стали спрашивать себя: отчего после десяти лет свободы средний россиянин стал так падок на генералов?
И большинство из них нашли ответ в том, что вскружили этому россиянину голову неописуемые права, обрушенные на него демократами первой волны. Делай что хочешь, ходи куда пожелаешь, говори, что в голову взбредет, пей хоть залейся – вытрезвители, как учреждения тоталитарного режима, отменили. И так эта голова закружилась, что зашатались его ноги на земной тверди и, желая сохранить равновесие, ухватился он за надежный генеральский рукав. Поэтому Штырю не составляло особого труда выиграть выборы в Долбани, тем более поддержка самого Номера Первого ему была обеспечена. Номер Первый тоже когда то знал тяжесть погон, правда до высокого звания не дослужился – в эпоху застоя талантам было трудно пробиться на верх. Но слабость к генеральским звездам у него осталась. Это по-человечески понятно. Коли самому не привелось поблистать золотым шитьем, то можно друзей и однокашников им одарить. Теперь по Москве генералы ходят как сельдь, косяками.
Генерал Штырь не зря избрал город Долбань местом своего служения отечеству. Когда то в молодости он обучался здесь в прыгуче-летучем училище и знал эту местность вдоль и поперек. С одной стороны она привлекала генерала своей мягкой черноземной поверхностью. Не было другой более приятной для приземления на парашюте местности. Именно тогда он изобрел способ торможения пятой точкой при соприкосновения с землей, который и открыл ему дорогу к служебному росту. Хотя, наверное, не стоит придавать этому открытию излишне большую роль. Дело не в открытии, а в том, что генерал Штырь больше всего на свете любил родину и начальство. Сочетание этих двух пламенных чувств не могло не вынести его на поверхность руководящего слоя прыгуче-летучих войск. Ведь он единственный во всех войсках, увлекая подчиненных вон из самолета, кричал: «Вперед, за нашего министра обороны товарища Баболюбова!» С криком «ура» подчиненные летели вниз, а до начальства долетала весть о бравом лейтенанте, не жалеющем ни себя, ни подчиненных при исполнении служебного долга. Искренне любя вышестоящее руководство, а особенно Номера Первого, задумал генерал Штырь отблагодарить его за оказанную честь и уже вынашивал необыкновенный проект, который он начнет реализовать сразу же после вступления в должность губернского головы.
С родиной тоже все получалось славненько. Поменяв за время своей продолжительной карьеры дюжину дислокаций в качестве командира разных степеней важности, оставил генерал после себя в каждом месте дислокации скромную личную недвижимость, построенную на сэкономленные служебные средства, усеяв такими мемориалами необъятные просторы породившей его страны. Это приятно грело сердце. Куда ни глянь на карте родины, ото всюду помахивает флюгером трехэтажный особнячок с песиком у ворот.
Были, конечно, у Штыря и претензии к своей родине. Во первых, он никак не мог привыкнуть к тому, что гражданское население не желает ходить строем и это хаотичное передвижение порождало в его уме растерянность и даже страх. Так и до беды недолго, ибо бесконтрольно передвигающиеся массы имеют тенденцию к неуправляемости и столкновениям, что подрывает конституционные основы государства.
Еще больше его раздражало отсутствие побеленных бордюров вдоль дорог населенных пунктов. Отсутствие в зрении геометрически правильных линий также путало сознание и побуждало к активным действиям, которые бесконечной чередой рождались в его беспокойной голове. Генерал Штырь как никто другой понимал, что без побелки бордюров Россия отклонится в сторону от генерального пути развития. Но будучи не в силах решить этот вопрос в общенациональных рамках, он твердо вознамерился исправить положение в городах подчиненной ему губернии. Ни себя, ни других он в этом деле щадить не собирался.
Поэтому неуемные планы, накопившиеся в голове генерала Штыря к моменту вступления в новую должность имели полное право называться стремлением совершить в Долбани и ее окрестностях гражданский подвиг.
Приближаясь к месту своих дерзаний, ощущал генерал Штырь и всю тяжесть вставших перед ним задач. Город Долбань за свою долгую историю не смог влиться в галерею славных русских городов, а наоборот, имел на счету темные пятна. К примеру, во время Куликовской битвы долбанцы перепутали боевые порядки и выступили на стороне татаро-монгольских завоевателей. Правда, тогда это им сошло с рук, но привкус остался. Ехидные краеведы считают, что Долбани сильно повезло во время войны 1812 года. Как известно, Наполеон до Долбани не дошел и тем самым не заставил долбанцев метаться в поисках исторического выбора.
Казалось бы, никаких других упреков в адрес города и найти невозможно, но жители его все-таки хорошей репутацией не пользовались. На отхожем промысле от их услуг отказывались – мол, либо обманут, либо обворуют. Слышать это было обидно, но при случае они так и делали. Даже в самой Долбани дошло до того, что местные состоятельные граждане предпочитали своих земляков на работу не подряжать.
Понятное дело, что такое население не могло произвести на свет и какое-то отличное от себя начальство. Хотя, к слову сказать, Долбанью это явление не ограничивалось. В свое время застойная КПСС превратила всю страну в болото, на котором развелось несметное количество комаров, рождавшихся на свет, чтобы попить чужой кровушки и полагавших, что другой жизненной цели у них нет. Громкое зудение этих кровососов сбило с понталыку остальное население болота, и поверив комариным песням о грядущей справедливости, оно обнажилось для исполнения паразитами их главного акта. К моменту второго пришествия генерала Штыря в Долбань, застойное болото сильно усохло, а у населения уже изрядно убыло кровушки, зато прибавилось укусов.
Как и везде в России, комариное начальство в Долбани искренне полагало, что игнорирование уголовного кодекса освобождает от ответственности и широко этим обычаем пользовалось. Генерал знал, куда едет, но этого не боялся. «Посмотрим, чей хоботок длиннее» — думал он.
Если рассказать подробнее о самой Долбани, то надо начать с того, что она делится на две части. Первая, так сказать историческая – это собственно Долбань, украшенная древним кремлем и могучим зданием администрации, унаследованным от случайно посетившей Россию советской власти. Перед этим зданием до сих пор стоит изваяние вождя мирового пролетариата, указывающего рукой на Москву. Некоторые историки считают, что долбанцы не хотят низвергать истукана по своей недогадливости, так как, являясь жителями депрессивного региона, они сами подвержены депрессии и питают иллюзии о своем якобы благополучном советском прошлом. Другие же летописцы полагают, что коли судьба истукана находится с руках городских властей, то они не свергают его по совсем другой причине – ведь он показывает дорогу на Москву. Тут угадываются черты скрытого бонапартизма и отзвуки исторического соревнования древней Долбани с древней Москвой, которое Долбань начисто проиграла, но признать этого не хочет до сих пор.
Вторая часть города, что лежит за рекой Вокой , называется Задолбань. Здесь преобладают частные постройки времен позднего царизма и раннего социализма, возведенные хозяйственным способом, то есть без участия мысли городских архитекторов и устроителей. Обитатели Задолбани присваивают ей всяческие нелестные названия вроде «Шанхая» и «цыганской слободы», неосознанно нанося оскорбление этим достаточно цивилизованным типам проживания. Если для собственно Долбани разбитые дороги являются показателем благосостояния властей, то Задолбанские непролазные пути являются естественной частью дикого пейзажа, о которой можно сочинять музыкальные произведения. Одно из таких произведений обрело форму народной частушки.
По любимой Задолбани
Нонче грязи будет всласть
В этой грязи темной ночью
Можно без вести пропасть
Правда, скудость признаков цивилизации в Задолбани компенсируется обилием политического плаката, который тоже не всегда находится в хорошем состоянии. Так, при въезде в эту часть города вас встретит рваная вывеска с надписью «…суйте за… утина».
Еще одной отличительной чертой Задолбани стало цепкое нежелание обитателей отказаться от глупой привычки бродить толпами по улицам и орать озорные частушки. Мало где в демократической России сохранился этот атавизм, а в Задолбани он процветает. В результате расползается по всей стране появившаяся на ее улицах частушка о новой направляющей и организующей силе нашего общества.
Ты почто меня сблазняешь израсходовать патрон,
Али ты еще не знаешь, что иду в Народный фронт?
За «Едину за Расею», за Вована, я готов
Из своей остатней силы перетрахать всех врагов!
Еще одним камнем преткновения, который генерал Штырь предвкушал в полной мере, был владелец городской газеты «Вечерняя Долбань», бывший подполковник прыгуче-летучих войск Рюкин. Этот подполковник был знаком генералу не понаслышке, так как случалось им служить вместе. Несгибаемым своим упрямством и способностью рыть землю Рюкин больше походил на дикого вепря, а если прибавить к тому дюжину всяческих спортивных разрядов и неутомимость в бою, то связываться с ним было себе дороже. Самым же отталкивающим в Рюкине была его начитанность. В бытность свою начальником политотдела, Рюкин, вместо того, чтобы культурно проводить время в обществе сослуживцев за бутылкой–другой водки, надумал одолеть марксизм-ленинизм, что имело для нашего повествования далеко идущие последствия.
А дело было так.
Когда их дивизию вывели из Афганистана, поступил на нее донос, мол прыгуче-летучие офицеры разворовали национальное достояние афганского народа. Время было путаное и минеральный секретарь нашей страны, почуявший нелюбовь к себе со стороны армии, приказал найти виновных и устроить публичную казнь. Особому отделу только этого и надо. Пришла пора отличиться. Попал под расследование и Рюкин, ставший к тому времени преподавателем марксизма-ленинизма долбанского военного училища. При повальных обысках у офицеров дивизии нашли несколько неучтенных десантных ножей, а у Рюкина – сломанную рапиру, которая висела на настенном ковре. Обнаруженные вещдоки под категорию национальных сокровищ афганского народа не подпадали. Особый отдел не догадывался, что обыски у лейтенантов и капитанов ничего не дадут, а если надо чего либо добиться, то лучше наведаться в закрома к генералам. Но приказ есть приказ и тогда стали искать признаки контрабанды, которой офицеры могли заниматься, будучи в Афганистане. В силу того, что контрабанды на квартире Рюкина также не было найдено, следователь ринулся к его родне в глухую Сибирь. Там проживала сестра Рюкина, скромная учительница пения. На первом же допросе она призналась, что закупала для брата водку в товарных количествах и вагонами отправляла в Афганистан. Были названы номера магазинов и даты отправки вагонов. Счастливый особист примчался в часть с провернутыми на погонах дырками для следующей звезды. Но прочитав протокол, начальство подвело его к карте и попросило показать железную дорогу, которая ведет из СССР в Афганистан. Следователь обнаружить таковую не смог и был с собачьим лаем изгнан из высокого кабинета. Выходит, Рюкин воспользовался телефонной связью, чтобы пустить следствие по ложному пути.
Такого следователь ему простить не мог. Он вызвал подозреваемого на допрос, стал совать ему бланк протокола о добровольном признании, стучать кулаком по столу и грозить тюрьмой, если тот сейчас же не признается в содеянном. Вместо того, чтобы испугаться, бывший начальник политотдела Рюкин, неколебимо веривший в законность и неподкупность органов безопасности, увидел в поведении следователя покушение на святость советского закона и отреагировал со всей силой своего патриотического убеждения. Он схватил следователя за уши и с криком «я тебя научу советскую власть любить» стал бить лицом по протоколу о добровольном признании, под которым находился довольно жесткий письменный стол. Уши у следователя надорвались, он дико завизжал и на шум сбежались другие сотрудники органа. О Рюкине временно забыли, а издающего крики особиста с надорванными ушами потащили в медпункт. Потом почему-то никакого хода этому факту причинения физического ущерба следствию так и не дали.
Дальше, больше. Отчаявшись найти у десантников афганские сокровища и не зная, как рапортовать минеральному секретарю, начальство решило просто уволить 12 офицеров дивизии из партии, не заботясь особенно о формулировках. В ту пору исключение из партии приравнивалось к политическому расстрелу и первым в «расстрельных списках» стоял, понятное дело, карбонарий Рюкин. Из Главпура в часть приехал официальный представитель, который собрал партактив и сказал: надо исключить Рюкина. Но при расцвете застоя исключить члена из партии могла только первичная ячейка, а дело начальства – утвердить или не утвердить таковое исключение. Поэтому первичка спросила: за что?
— Давайте исключим, а потом нам начальство скажет, за что – отвечал официальный представитель.
В течении недели состоялось три тайных голосования, которые закончились одним и тем же – за исключение голосовали только командир части и его зам. Остальные против.
Невольно оказавшись в центре событий, по его мнению, невероятных, подполковник Рюкин засомневался в чистоте марксистко-ленинского учения и решил собственноручно проверить его истинность. Он засел за первоисточники и вскоре выяснил, что такого понятия как марксизм- ленинизм не может быть. Потому что на все, что открыл Карл Маркс, Ильич Ульянов просто-напросто наплевал и никакого развития марксизма не произвел. А произвел на свет практику насильственного и безоглядного слома строя без особо ясных перспектив построения чего либо понятного.
Будучи человеком доказательным, Рюкин сделал планшет, на котором слева выписал цитаты из Карла Маркса – а на правой – цитаты из Ленина, начисто опровергавшие догматы родоначальника. После этого он стал использовать планшет в своих лекциях по марксизму- ленинизму для курсантов. Вскоре помимо курсантов на лекции зачастили и офицеры, а закончилось это тем, что Рюкин получил от командира училища письменный приказ, запрещающий ему упоминать на своих лекциях святые имена основателей самого передового учения. Приказ носил признаки тихого умопомешательства и подполковник повесил его у себя в кабинете как наглядное свидетельство состояния умов начальствующих лиц армии.
К этому времени подоспели очередные выборы в народные депутаты области и России, а Рюкин уже стал настолько известен, что его выдвинули не только курсанты училища, но и несколько предприятий города Долбани. Забегая вперед скажем, что несмотря ни на какие происки политических врагов, Рюкин депутатом стал, что и открыло ему путь на должность городского мэра, на которой он прослужил один срок. Но об этой истории мы расскажем отдельно. А сейчас лишь напомним, на момент приезда Штыря Рюкин владел газетой «Вечерняя Долбань» которую местные кровопийцы боялись больше любой мухобойки. Поэтому генерал ничего хорошего от встречи со своим давним знакомцем не ждал.